Никто и не мог помыслить, что 18 мая 1896 года – народный праздник в честь коронации императора Николая II, прошедшей 14 мая, – обернется кровавой трагедией. Для массовых празднеств была выбрана московская окраина — Ходынское поле. На бывшем плацу войск московского гарнизона, площадью в один квадратный километр, и раньше проводились народные гуляния. Правда, у места был существенный изъян – рядом пролегал овраг, а территорию испещряло множество промоин и ям, оставшихся после добычи песка, глины и демонтажа павильонов, перевезенных на выставку в Нижний.
Разошелся слух о царских подарках, в том числе и съедобных. Говорили, что будут раздавать золотые монеты, выступать духовой оркестр, и даже сам император посетит сие мероприятие. И действительно, по периметру Ходынского поля обустроили лавки, «театры» и балаганы. В 20 деревянных бараках предполагалось для бесплатного угощения – 30 тысяч ведер пива и 10 тысяч ведер мёда. А для раздачи «царских гостинцев» возвели 150 ларьков.
К моменту торжеств подготовили 400 тысяч кульков с подарками, в которые входили: памятная коронационная эмалированная кружка с вензелями Их Величеств, полфунта колбасы (чуть больше 200 г), вяземский пряник с гербом (около 150 г), мешочек с 3/4 фунта (около 350 г) сластей (карамель, орехи, александровские рожки – что-то наподобие творожного сырка, винные ягоды — инжир, изюм, чернослив). Сласти упаковывались в бумажный мешок с изображениями Николая II и Александры Федоровны.
Гостинец завязывали в яркий ситцевый платок Прохоровской мануфактуры, украшенный видом на Кремль с Москвой-рекой и портретами императорской четы. Вдогонку давали фунтовую сайку из крупитчатой муки от «Поставщиком двора Его Императорского Величества» булочника Д. И. Филиппова.
Владимир Гиляровский в своих воспоминаниях так описывает Ходынское поле.
«Хорошенькие эмалевые, белые с золотом и гербом, разноцветно разрисованные кружки были выставлены во многих магазинах напоказ. И каждый шел на Ходынку не столько на праздник, сколько за тем, чтобы добыть такую кружку».
Устроители придумали разбрасывать в толпу жетоны с памятной надписью. А в народе поползли слухи: «Что, мол, золотые червонцы давать будут. В те самые коронационные кружки наполнят доверху. И бесплатно дадут. Но это тем, кто первыми успеют. А остальным может и просто сластей не достаться, всё по себе буфетчики растащат…».
И снова обратимся к воспоминаниям свидетеля трагедии бытописателя Москвы Владимира Гиляровского. «Вдруг загудело. Сначала вдали, а потом кругом меня. Сразу как-то… Визг, вопли, стоны. И все, кто мирно лежал и сидел на земле, испуганно вскочили на ноги и рванулись к противоположному краю рва, где над обрывом белели будки, крыши которых я только и видел за мельтешащими головами. <…> Толкотня, давка, вой. Почти невозможно было держаться против толпы. А там впереди, около будок, по ту сторону рва, вой ужаса: к глиняной вертикальной стене обрыва, выше роста человека, прижали тех, кто первый устремился к будкам. Прижали, а толпа сзади всё плотнее и плотнее набивала ров, который образовал сплошную, спрессованную массу воющих людей. Кое-где выталкивали наверх детей, и они ползли по головам и плечам народа на простор. Остальные были неподвижны: колыхались все вместе, отдельных движений нет. Иного вдруг поднимет толпой, плечи видно — значит, ноги его на весу, не чуют земли…
Вот она, смерть неминучая! И какая!
Ни ветерка. Над нами стоял полог зловонных испарений. Дышать нечем. Открываешь рот, пересохшие губы и язык ищут воздуха и влаги. Около нас мертво-тихо. Все молчат, только или стонут, или что-то шепчут. Может быть, молитву, может быть, проклятие, а сзади, откуда я пришел, непрерывный шум, вопли, ругань. Там, какая ни на есть, — все-таки жизнь. Может быть, предсмертная борьба, а здесь — тихая, скверная смерть в беспомощности. Я старался повернуться назад, туда, где шум, но не мог, скованный толпой. Наконец повернулся. За мной возвышалось полотно той же самой дороги, и на нем кипела жизнь: снизу лезли на насыпь, стаскивали стоящих на ней, те падали на головы спаянных ниже, кусались, грызлись. Сверху снова падали, снова лезли, чтоб упасть; третий, четвертый слой на голову стоящих.
Рассвело. Синие, потные лица, глаза умирающие, открытые рты ловят воздух, вдали гул, а около нас ни звука. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохнулся молча, умер без звука, и похолодевший труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы.
Впереди что-то страшно загомонило, что-то затрещало. Я увидал только крыши будок, и вдруг одна куда-то исчезла, с другой запрыгали белые доски навеса. Страшный рев вдали:
«Дают!.. давай!… дают!..» — и опять повторяется: «Ой, убили, ой, смерть пришла!..»
И ругань, неистовая ругань. Где-то почти рядом со мной глухо чмокнул револьверный выстрел, сейчас же другой, и ни звука, а нас всё давили. Я окончательно терял сознание и изнемогал от жажды.
Вдруг ветерок, слабый утренний ветерок смахнул туман и открыл синее небо. Я сразу ожил, почувствовал свою силу, но что я мог сделать, впаянный в толпу мертвых и полуживых? Сзади себя я услышал ржание лошадей, ругань. Толпа двигалась и сжимала еще больше. А сзади чувствовалась жизнь, по крайней мере ругань и крики. Я напрягал силы, пробирался назад, толпа редела, меня ругали, толкали.
Оказалось, что десяток конных казаков разгонял налезавших сзади, прекращая доступ новым, прибывавшим с этой стороны. Казаки за шиворот растаскивали толпу и, так сказать, разбирали снаружи эту народную стену. Это понял народ и двинулся назад, спасая свою жизнь. Я бросился среди убегавших, которым было уже не до кружки и не до подарка, и, вырвавшись, упал около забора беговой аллеи.
На мое счастье, из скаковой аллеи выезжал извозчик. Я вскочил на пролетку, и мы поехали по шоссе, кипящему народом. Навстречу громыхали пожарные фуры, шли наряды полиции».
В тот день по официальным данным погибло 1379 человек, а еще около полутора тысяч получили увечья. А коронационные кружки с тех пор нарекли «кубком скорбей».
В Острогожском историко-художественном музее в экспозиции, посвященной найденным кладам и нумизматике, скромно выставлены две проржавевшие кружки, обнаруженные в одном из схронов в острогожской земле. Кубки скорбей. Память о Ходынке, где многие жаждали бесплатно ухватить кусочек от «царского счастья», а получили смерть в подарок…
Фото и текст Евгении Горловой©, июль 2018 года
В. А. Гиляровский. Собрание сочинений в четырех томах. Том II. М.: 1999.
